Berlin July

Я  до сих пор не знаю, в чем феномен Берлина. Почему ты приезжаешь туда, как в любой другой город, совершенно уверенный, что ничего особенного не случится, а уезжаешь с мыслями, что никогда больше никуда кроме Берлина не поедешь, и все твое тело покрыто синяками от его поцелуев. Самых разных: от красоты и наркотиков, страха, техно и настоящих поцелуев. Так случается не со всеми. Но со мной неизменно так.
Думаю, у Берлина есть собственное сознание. Хаос тоже мыслит, и у него самое творческое мышление на свете. Энтропия - непреодолимо заразная вещь и невероятно соблазнительная, когда раскрывает тебе свои объятия. В Берлине мы постоянно проебывались. Нас было пятеро, а через несколько минут оставалось трое, потом все терялись поодиночке, у нас не работали телефоны, захлопывались двери, терялись ключи, и никто не мог ни с кем связаться. Яша даже предложил завести дневник проебов, куда можно было бы записывать, кто проебался, когда, где, сколько это продлилось и что понадобилось, чтобы снова найтись. Как правило, находились мы тоже совершенно случайно и в самых неожиданных местах. Самое странное, всегда чувствуешь, как проеб свершается, но сделать совершенно ничего не можешь, все просто выскальзывает из рук. Очень по-настоящему.

В Берлине можно было бы провести очень много времени, не занимаясь, по мнению всего остального мира, совершенно ничем. Смотришь вокруг и принимаешь какие-то наркотики, любишь кого-то, твое сердце бьется и этого достаточно. Даже уже много. Берлин существует на усиленно бьющихся сердечках. В конце концов, тебе становится тяжело, больно и плохо (в этот раз был дождь и постоянно холодно, особенно по ночам, а ни у кого из нас толком не было теплой одежды), и одновременно прекрасно, чувствуешь себя невероятно крутым, потому что становишься таким же, как и Берлин, со всеми его пустырями и разрушенными зданиями, чувствуешь всю его боль и каждый обтертый камень, внутри наступает точно такое же разрушение, и в нем эхом отдается бит техно с пластинок.

Ты сидишь в тишине, а в голове до сих пор слышишь эхо музыки прошлой ночи. Эти две секунды ожидания после того, как уже нажал кнопку и на ней загорелись красные лампочки, перед тем, как откроются двери желтого вагона метро. После шести часов в клубе Berghain (было уже 11 утра) мы решили не идти домой, а поехать на воскресную барахолку в парке на Bernauer Strasse. Было очень странно, потому что все вещи на прилавках казались невероятно крутыми и никак невозможно было сосредоточить внимание на чем-то одном. Яша зависал в магазине с техно и электронными пластинками, где почти каждую можно было послушать, так что он просто стоял и слушал, а потом купил какой-то странный австралийский хип-хоп, записанный как будто в крошечной комнате, и ремикс Hot Chip на два трека Kraftwerk - мы все умирали, поставив это на проигрыватель в квартире. Никто особенно не фотографировал, разве что на пленку, и не читал, Яша перелез через какую-то ограду в Темпельхофе и забрался в старый самолет, оцарапав шею, их поймала охрана, но отпустила просто так.

Я не могла ничего написать, даже текстовое сообщение давалось мне с трудом, в Берлине я перестаю понимать, как работает текст, перестаю его видеть, как вижу сейчас, до того, как написать. В понедельник или вторник ночью я обнаружила себя в туалете какого-то бара в Нойкельне, целующейся с бритым парнем с пирсингом в носу, парень был из Флоренции и вся его правая рука была изрисована фальшивыми татуировками, сделанными шариковой ручкой. Тут-то мне и показалось, что это уже слишком. Все 10 дней в Берлине мы болтались с мутным пакетиком, в котором было 10 лиловых круглых, купленных на фестивале Melt. Никогда не видела такого красивого нежного лилового цвета. И никогда не увижу, наверное.
Мы были единственными людьми, которые бродили по Тиергартену ночью в кромешной тьме, там вообще нет никакого освещения, только деревья надвигаются из темноты с двух сторон, что-то шуршит в кустах и жуткий зеркальный пруд. В нашем районе отовсюду постоянно несло травой, стоило только открыть дверь, как сразу чувствовался ее запах. В тайской забегаловке сидели напротив аквариума с золотыми рыбками, восемь вечера, проснулись только в шесть, из крови еще вывелось не все, что заставляло глаза так сиять вчера, рыбки были невозможно чудесны, такие яркие, такие плавные движения, скользят в аквариуме и видят тебя насквозь своими маленькими глазками.