I guess everybody is already sick enough with my Nick Cave inspirations, but we all would have to deal with it. There's no better inspiration than another artist, someone merciless upon oneself both inside as getting that all out is such a pain and outside as alcohol and tattoos and drugs require to be enthusiastically merciless. Nick Cave locked himself for 3 years in a room in Kreuzberg to write his first novel, "And the Ass saw the Angel" in 1985, and the Berlin Wall was still there.
I accidentally came across a full version of Nick Cave's The Flesh Made Word lecture. This piece was re-recorded in 1998 for Vienna Poetry Festival, originally conceived and executed for the BBC Religious Services Department in 1996. So it's about God and sacred texts and imagination, and it touches issue which I've been obsessed with for ages - power of words and nature of text and it's great ability to ruin you and bring you back again.
Just listen. It's beautiful. And there's at lest another reason why we all are here, my friends, feeling our pain and despair and sometimes love.
Creators keep God alive.
Я долго сидел на балконе и думал про множество всякой всячины. И прежде всего в эту всячину затесалось подозрение, что мои странные и неуправляемые инстинкты могут со мной сотворить, прежде чем я получу шанс стать богатым. Независимо от того, как мне хотелось всех тех вещей, на покупку которых требовались деньги, какой-то дьявольский поток нес меня в противоположном направлении - к анархии, бедности и безумию.
Мне всегда казалось, что писать о музыке как следует сможешь только если ничего не боишься. Поэтому по-настоящему хорошо у меня получалось очень редко или никогда. Текст Ника Кейва о группе Einstürzende Neubauten из книжки "King Ink".
Only fearless, reckless and ones full of love are good in writing about music. Thistles in the soul essay by Nick Cave.
The first time I saw EINSTÜRZENDE NEUBAUTEN was on Dutch TV. It was the year 1982. The group I had back then - THE BIRTHDAY PARTY - was doing a string of concerts in Holland, and it was toward the end of the tour - we were all near the brick of death. I was just making my way down the stairs of our humble but obliging hotel when an eerie, hypnotic sound came floating from the TV room, insidiously seductive, irresistably sad. To these baleful strains I found myself drawn, and as I stepped into the TV room all the notions of music that I held so precious were obliterated - in toto - by what I saw upon the screen.
There was a young man, wearing thick glasses, blowing into a bent drainpipe. Later I was informed that the name was Alexander von Borsig. The name of the young man, that is - not the drainpipe. The drainpipe was called the "Thirsty Animal". Thanks to the typically unorthodox, if not downright primitive Dutch camera-work, we were make to watch the manic von Borsig without interruption for all of five or six minutes, seeing his naturally pale teutonic complexion deepen with the passing seconds to that of a ripe plum. How lonely the cry of the Thirsty Animal seemed, its weird pule hanging in the air like a wheezing, dying siren, I remember von Borsig's face turn the exact colour of the red stockings worn by Heidi, the hotel maid. Hello.
I spent last two weeks rereading Patti Smith memoirs about her beloved friend photographer Robert Mapplethorpe, their early years at the Chelsea Hotel, New York lofts of 70s and only one museum ticket for two, because they never had enough money for two, and the one who saw the exhibition would describe it to the other. I bought this book in February in a bookstore at Malmo train station, took it to Berlin and London, had to repair it with sticky tape and it's pages are marked with fuchsia feltpen spots, colour exactly like Nadiia's Acne jeans.
In my humble opinion, that book should be placed on the working desk of every artist or writer so one is never lazy and never forget what is here for.
My favourite passage about combining black jacket, black silk shirt and black satin pants with white sneakers to create an outfit of "a tennis player in mourning".
How Patti Smith met Allen Ginsberg who took her for a pretty boy.
I found nice pieces of V for Vendetta comics with the verses of William Blake poem written in 1804. These 12 comic books are definitely somewhere in between a pure work of art and a perfect political statement. Unfortunately more than suitable for Russia of today.
And did those feet in ancient time. Walk upon England's mountains green: And was the holy Lamb of God, On England's pleasant pastures seen!
And did the Countenance Divine, Shine forth upon our clouded hills? And was Jerusalem builded here, Among these dark Satanic Mills?
Bring me my Bow of burning gold; Bring me my Arrows of desire: Bring me my Spear: O clouds unfold! Bring me my Chariot of fire!
I will not cease from Mental Fight, Nor shall my Sword sleep in my hand: Till we have built Jerusalem, In England's green and pleasant Land
I have got three bottles of vodka in my closet and absolutely no desire to drink it. Feels so weird. "The Lost Decade" by Frencis Scott Fitzgerald was first published in 1989 andnow goes along with "Babylon Revisited" and "The Cut-Glass Bowl", stories of sobriety, clarity and fate. When I first read it I laughed for 15 minutes as only guys once furiously obsessed with alcohol could laugh.
Я сейчас читаю ту самую книгу, которую Патти Смит написала об их жизни в Нью-Йорке с Робертом Мелптоном. Я купила ее в шведском книжном магазине на центральном вокзале в Мальмо, вечером, пока ждала автобус. Ее положили в ярко-фиолетовый пакет.
Но я не об этом. День на Кони Айленде.
I'm getting sentimental. Just because.
Just because.
Люблю, когда мне дарят книги. Вдвойне - когда книги на английском. И еще больше, когда там есть трогательная подпись (здесь я прикладываю свою руку к сердцу и смущаюсь).
Отличная книга "Offbeat" о Керуаке, написанная его другом композитором Дэвидом Амрамом. Она полна очаровательных деталей, как они в четыре утра сидели в кафе, раздражая всех вокруг своей англо-французской болтовней о том, как завоевать Нью-Йорк. И как Дэвид Амрам ходил в растянутом свитере и разных кедах. А на дворе были 1950-е. Эти ребята были визионерами.
Раз уж зашла речь о Дэвиде Боуи, то лет сто назад я читала отличный рассказ о нем, написанный Сильвией Симмонс, из сборника "Too weird for Ziggy".
Строго говоря, рассказ не о Дэвиде Боуи, а о гипотетическом вудуистском воскрешении списанного с него поп-идола из загробного мира. Сильвия Симмонс была музыкальным журналистом для Creem, Rolling Stone и еще парочки журналов, а потом написала сборник рассказов, где неплохо (и довольно фантасмагорически) прошлась по всем знакомым музыкальным звездам.
Но "Даже для Зигги слишком дико" все равно, мне кажется, лучший рассказ.
Я не видела своих настоящих друзей уже пару недель, хотя они успокаивают меня каким-то своим духовным присутствием, - видимо, это возможно. У Colette меланхоличный новогодний плеер, Тави такой красивый подросток, и еще хорошо, что есть литература, хотя, как отметил Умберто Эко, нам не дано в достаточной мере понять, зачем же она существует.
Мы выехали из дому около шести. Анна повезла нас в своей машине. Мне нравилась ее машина, большая открытая американская машина, отвечавшая не столько вкусу Анны, сколько требованиям рекламы. Зато моим вкусам она соответствовала вполне — в ней было множество блестящих мелочей, она была бесшумная, обособленная от всего мира и кренилась на крутых поворотах. К тому же мы все трое помещались на переднем сиденье, а я нигде не чувствовала такой тесной связи с другими людьми, как в машине. Все трое на переднем сиденье, чуть прижимая друг друга локтями, во власти общего наслаждения скоростью, ветром, а может быть — и общей смерти.
"Здравствуй, грусть"
воскресенье, 10 октября 2010 г.
Раз уж речь зашла о Бегбедере, я откопала кое-что в своих архивах.
Это был в день смерти Майкла Джексона, он даже спел кусочек его песни на пресс-конференции, а потом ставил песни Nirvana и Baby you can drive my car, конечно.
У меня еще не украли фотоаппарат, и мы такие миленькие.
Итак, фотографии из серии "Я и мой любимый современный писатель".
А что, у меня даже автограф есть. На "Рассказиках под экстази".
Из того же третьего тома гонзо-архивов, "Песни Обреченного". Отрывок из жизни доктора Томпсона в 50-е, еще до "Ромового дневника".
Случай с конфетным автоматом, я тоже так считаю, удивительно наглядно описывает весь прекрасный мир журналистики, а мне он тоже неплохо знаком.
Мой любимый рассказ Хантера Томпсона и, вероятно, вообще самый гениальный рассказ всех времен и народов. Уж точно самый смешной. Из потрепанной маленькой книжечки "Песни Обреченного", это третий тома гонзо-архивов, кажется, у меня от нее даже обложка оторвалась, настолько часто я барала её куда-нибудь с собой и вообще перечитывала.
...Эта песня, игравшая в кондиционированном баре на верхнем этаже отеля "Континенталь", где мы сидели у окна и наблюдали за снарядами, падающими на рисовые поля примерно в пяти милях к югу от реки Сайгон - одно из моих самых отчетливых воспоминаний о последних, роковых неделях тридцатилетней войны во Вьетнаме. На пару с корреспондентом лондонской "Санди Таймс" Мюрреем Сейлом мы поедали салат из свежих крабов, разглядывая большую карту Индокитая, отмечая предполагаемую дислокацию 15 или 20 дивизий Армии Северного Вьетнама и Вьет Конга, сжимающих кольцо вокруг Сайгона, и рисуя на карте стрелочки и точки, а по радио в это время продолжала хрипеть "Прощай Мисс Американский Пирог" и время от времени приглушенные звуки разрывов гаубичных снарядов заставляли нас бросать взгляд на очередное облако грязного белого дыма, поднимающегося над полями риса.
Пока я чахну над своими блокнотами, предоставляю вам возможность во время воскресных отходняков почитать кое-что более качественное.
Недавно я начала читать "Каникулы в коме" и даже не смогла закончить - сокрашенная низкобюджетная версия Гламорамы, которую я, кстати, так и не смогла дочитать до конца.Устаревшая фигня. И все-таки это не отменяет того, что я чуть не расплакалась (а может, и да), читая отрывки "Французского романа" в Снобе. Ведь он прекрасно раскрывает смысл того, зачем вообще нужно писать. К тому же тогда воспоминания о нашем приключении в милиции были еще очень свежи.
Я перечитала раза три или четыре, и бьет гораздо более метко, чем целая книжка, я думаю, из-за не очень хорошего перевода полного издания.
А вообще Фредерик Бегбедер классный чувак. Он круто ставит музыку, и у него голубые глаза. Один из моих любимых современных писателей.
Юрий Плескун похож на крысу, я не могу побороть это ощущение. Хотя сходство с крысой - это не такой уж минус. Крысы очень даже привлекательны.
Русские любят поэзию. Стихотворение "Auguries of innocence" Уильяма Блейка очень известное, по крайней мере некоторые его фрагменты.
To see a world in a grain of sand, And a heaven in a wild flower, Hold infinity in the palm of your hand, And eternity in an hour.
A robin redbreast in a cage Puts all heaven in a rage.
A dove-house fill'd with doves and pigeons Shudders hell thro' all its regions. A dog starv'd at his master's gate Predicts the ruin of the state.
A horse misused upon the road Calls to heaven for human blood. Each outcry of the hunted hare A fibre from the brain does tear.
A skylark wounded in the wing, A cherubim does cease to sing. The game-cock clipt and arm'd for fight Does the rising sun affright.
Every wolf's and lion's howl Raises from hell a human soul.
The wild deer, wand'ring here and there, Keeps the human soul from care. The lamb misus'd breeds public strife, And yet forgives the butcher's knife.
The bat that flits at close of eve Has left the brain that won't believe. The owl that calls upon the night Speaks the unbeliever's fright.
He who shall hurt the little wren Shall never be belov'd by men. He who the ox to wrath has mov'd Shall never be by woman lov'd.
The wanton boy that kills the fly Shall feel the spider's enmity. He who torments the chafer's sprite Weaves a bower in endless night.
The caterpillar on the leaf Repeats to thee thy mother's grief. Kill not the moth nor butterfly, For the last judgement draweth nigh.
He who shall train the horse to war Shall never pass the polar bar. The beggar's dog and widow's cat, Feed them and thou wilt grow fat.
The gnat that sings his summer's song Poison gets from slander's tongue. The poison of the snake and newt Is the sweat of envy's foot.
The poison of the honey bee Is the artist's jealousy.
The prince's robes and beggar's rags Are toadstools on the miser's bags. A truth that's told with bad intent Beats all the lies you can invent.
It is right it should be so; Man was made for joy and woe; And when this we rightly know, Thro' the world we safely go.
Joy and woe are woven fine, A clothing for the soul divine. Under every grief and pine Runs a joy with silken twine.
The babe is more than swaddling bands; Every farmer understands. Every tear from every eye Becomes a babe in eternity;
This is caught by females bright, And return'd to its own delight. The bleat, the bark, bellow, and roar, Are waves that beat on heaven's shore.
The babe that weeps the rod beneath Writes revenge in realms of death. The beggar's rags, fluttering in air, Does to rags the heavens tear.
The soldier, arm'd with sword and gun, Palsied strikes the summer's sun. The poor man's farthing is worth more Than all the gold on Afric's shore.
One mite wrung from the lab'rer's hands Shall buy and sell the miser's lands; Or, if protected from on high, Does that whole nation sell and buy.
He who mocks the infant's faith Shall be mock'd in age and death. He who shall teach the child to doubt The rotting grave shall ne'er get out.
He who respects the infant's faith Triumphs over hell and death. The child's toys and the old man's reasons Are the fruits of the two seasons.
The questioner, who sits so sly, Shall never know how to reply. He who replies to words of doubt Doth put the light of knowledge out.
The strongest poison ever known Came from Caesar's laurel crown. Nought can deform the human race Like to the armour's iron brace.
When gold and gems adorn the plow, To peaceful arts shall envy bow. A riddle, or the cricket's cry, Is to doubt a fit reply.
The emmet's inch and eagle's mile Make lame philosophy to smile. He who doubts from what he sees Will ne'er believe, do what you please.
If the sun and moon should doubt, They'd immediately go out. To be in a passion you good may do, But no good if a passion is in you.
The whore and gambler, by the state Licensed, build that nation's fate. The harlot's cry from street to street Shall weave old England's winding-sheet.
The winner's shout, the loser's curse, Dance before dead England's hearse.
Every night and every morn Some to misery are born, Every morn and every night Some are born to sweet delight.
Some are born to sweet delight, Some are born to endless night.
We are led to believe a lie When we see not thro' the eye, Which was born in a night to perish in a night, When the soul slept in beams of light.
God appears, and God is light, To those poor souls who dwell in night; But does a human form display To those who dwell in realms of day.
Новая журналистика под конец книги (каждый должен прочитать "Электропрохладительный кислотный тест"!) начинает утомлять из-за гипер-эмоционального размусоливания каждого мельчайшего факта, но, черт возьми, это того стоило.
Хотя бы ради "Краска заставляет машину выглядеть так, будто её покрыли коркой чипсов в форме лепестков, изготовленных из какого-то полудрагоценного окостеневшего апельсина". Ради мифа о гонщиках и бутлегерах с аппалачских гор. И каждый, кто видел у меня в руках эту книгу, останавливался и говорил "ну ни хера себе название!"
...И тогда он понял, что они не прощают ошибок. Их глаза очень красивые и суровые. Они, как фанаты Бодрийяра, переломают тебе руки за твое оскорбление. Они тебя найдут, и тогда живые позавидуют мертвым... Привет. Как дела?
