I guess everybody is already sick enough with my Nick Cave inspirations, but we all would have to deal with it. There's no better inspiration than another artist, someone merciless upon oneself both inside as getting that all out is such a pain and outside as alcohol and tattoos and drugs require to be enthusiastically merciless. Nick Cave locked himself for 3 years in a room in Kreuzberg to write his first novel, "And the Ass saw the Angel" in 1985, and the Berlin Wall was still there.
I accidentally came across a full version of Nick Cave's The Flesh Made Word lecture. This piece was re-recorded in 1998 for Vienna Poetry Festival, originally conceived and executed for the BBC Religious Services Department in 1996. So it's about God and sacred texts and imagination, and it touches issue which I've been obsessed with for ages - power of words and nature of text and it's great ability to ruin you and bring you back again.
Just listen. It's beautiful. And there's at lest another reason why we all are here, my friends, feeling our pain and despair and sometimes love.
Creators keep God alive.
Я многое люблю в журналистике, но больше всего - отстойные интервью. Я обожаю отстойные интервью. В интервью вообще никогда не знаешь, как же все обернется, и ты в постоянной паранойе, что диктофон перестал записывать, и что прошло уже двадцать минут, а этот придурок так и не сказал ни слова интересного, и вообще непонятно, что дальше спрашивать. В конце концов ты начинаешь думать об этом все меньше и меньше (кроме паранойи с диктофоном), но все равно, что может быть интереснее, чем когда все идет катастрофически не так, как надо?
Интервью 1984 года с Бликсой Баргельдом и Ником Кейвом, которое я случайно обнаружила, - это просто эталон того, как можно облажаться, когда берешь интервью. Журналист задает неимоверно тупые вопросы и бормочет их слишком быстро, особенно для интервью с двумя людьми, которые уже довольно сильно пьяны. Кейв пытаются поймать пролетающую мимо муху и залпом выпивает содержимое своего стакана.
Не знаю, что будет, если пять дней подряд слушать только Ника Кейва. В любом случае, если и обнаружится вселенская тоска, я уже буду в Берлине, где все красивые сознательные дети существуют на иных уровнях рефлексии. То есть где ты постоянно глотаешь Егермайстер, куришь траву, тупо хихикаешь много часов подряд, чувствуешь все что только можно и желаешь половину из того, что увидел. Can't wait.
Вообще мне кажется, что у австралийцев есть определенные проблемы, парадоксально сближающие их с русскими: они живут в огромной стране и ожесточенно хотят из нее свалить, и очень многие австралийские музыканты пишут невероятно мрачную музыку (ну хотя бы Liars). а ведь там такая хорошая погода.
А теперь, собственно, Ник Кейв.
Обычно перед началом интервью я спрашиваю:вам нужен интересный материал, или правдивая история?
Что я могу сказать: перед вами человек, который узнал о гибели своего отца, сидя в полицейском отделении города Мельбурна, куда был доставлен по подозрению в краже со взломом.
Люди считают меня угрюмым.Ну что ж, наверное, это потому, что я, и правда, написал кучу песен про смерть и прочее дерьмо.
Я австралиец. Я вырос в Австралии — в стране, у которой никогда не было своей культуры, кроме, конечно, культуры аборигенов. И, наверное, именно за это я больше всего благодарен ей — за то, что она заставила меня искать что-то в других странах. А поиск — это самое важное, так мне кажется.
Я убежден, что Америка так или иначе ответственна за все самые страшные трагедии последнего времени. С другой стороны, я понимаю, что именно оттуда пришли многие великие культурные явления. Поэтому Америка для меня, как Библия: в ней есть истории ужаса, а есть истории любви.
Любовь — это всегда обещание, а я люблю давать обещания.
Я люблю рок-н-ролл. Это невероятная революционная форма самовыражения, способная изменить человека так, что он сам себя перестает узнавать. Впрочем, я вынужден признать: в рок-н-ролле очень много говна. Очень.
Я, блин, не Спрингстин.
Я не могу и не хочу притворяться обычным человеком, как это делают многие рок-звезды. Сама идея того, что богатые музыканты изо всех сил пытаются доказать, что они просто обычные люди, вызывает у меня падучую. Это очень болезненная штука: доказывать, что ты такой же, как все, будучи внутри надменным и горделивым. Поэтому я и не играю в обычного человека и не пишу для обычных людей песен.
Мне приятнослышать, что мои песни вдохновляют писателей и художников. В каком-то смысле это лучший комплимент, который мне можно сделать. Ведь искусство — это всегда обмен.
Мне нравится писать невеселые песни.
Со всей ответственностью хочу сказать, что в моей голове нет никакого внутреннего голоса, который говорит мне: «Ты мог бы сделать лучше, чувак».
Я чувствую, что привязан к своим стихам.
Очень давно я спросил кого-то: ну и о чем мне писать. Ответ был такой: о любви и Боге. И я подумал: хорошая идея.
Многие люди считают, что то, как я создаю свои песни — это злая насмешка над творческим процессом. Таким мудакам я всегда говорю: «Если ты хочешь написать что-то, ты должен просто сесть за стол и сделать это. Никакая, бля, гребаная фея-крестница ничего не принесет тебе с неба, пока ты гуляешь в поисках вдохновения по осеннему парку». А вообще, конечно, было бы ништяк, если бы ты мог пойти в магазин и купить себе 11 новых песен, две из которых — это стопроцентные хиты.
Я не верю во вдохновение. Я верю в то, что творчество — это работа. Гениальные вещи — это, прежде всего, усидчивость. А вдохновение — это странное переоцененное явление, которое, как мне кажется, существует лишь для того, чтобы списывать на его отсутствие то, что на самом деле является отсутствием таланта и работоспособности.
Ты должен быть безжалостен к тому, что написал. Иначе у тебя не будет никакого права относиться к своему творчеству хорошо. Если ты не можешь занести скальпель над своими произведениям, то они всегда будут оставаться чудовищными уродцами, покрытыми бородавками и окостенелыми наростами. Когда я задумываю песню, в которой должно быть пять строк, я пишу двадцать и даже больше. А потом беру в руки самый страшный секач и начинаю отрубать все лишнее. Конечно, прольется кровь. Но только так ты получишь то, что действительно нужно.
Бессонница — лучший наркотик для творчества.
Многие людиговорят:«Из своего наркотического опыта я вынес одну вещь». И несут дальше какую-то чушь. Я вынес две вещи: я понял, что меня не так-то просто перешибить даже самым адским коктейлем и что единственное, что ты должен уметь, — это контролировать то, что загоняешь в свое тело.
Не все наркотики одинаково плохи или хороши. По-настоящему скверными мне кажутся те, которые достаются бесплатно.
Я жралнаркотики просто потому, что они заставляли меня чувствовать происходящее лучше.
Мне всегда казалось, что писать о музыке как следует сможешь только если ничего не боишься. Поэтому по-настоящему хорошо у меня получалось очень редко или никогда. Текст Ника Кейва о группе Einstürzende Neubauten из книжки "King Ink".
Only fearless, reckless and ones full of love are good in writing about music. Thistles in the soul essay by Nick Cave.
The first time I saw EINSTÜRZENDE NEUBAUTEN was on Dutch TV. It was the year 1982. The group I had back then - THE BIRTHDAY PARTY - was doing a string of concerts in Holland, and it was toward the end of the tour - we were all near the brick of death. I was just making my way down the stairs of our humble but obliging hotel when an eerie, hypnotic sound came floating from the TV room, insidiously seductive, irresistably sad. To these baleful strains I found myself drawn, and as I stepped into the TV room all the notions of music that I held so precious were obliterated - in toto - by what I saw upon the screen.
There was a young man, wearing thick glasses, blowing into a bent drainpipe. Later I was informed that the name was Alexander von Borsig. The name of the young man, that is - not the drainpipe. The drainpipe was called the "Thirsty Animal". Thanks to the typically unorthodox, if not downright primitive Dutch camera-work, we were make to watch the manic von Borsig without interruption for all of five or six minutes, seeing his naturally pale teutonic complexion deepen with the passing seconds to that of a ripe plum. How lonely the cry of the Thirsty Animal seemed, its weird pule hanging in the air like a wheezing, dying siren, I remember von Borsig's face turn the exact colour of the red stockings worn by Heidi, the hotel maid. Hello.
На самом деле я как следует не слушала Ника Кейва лет с 17, а тогда мне больше всего нравились Birthday Party и его пластинки времени Your Funeral My Trial. Меня до сих пор приводит в восторг вой Release the Bats!, но возвращаться в то мрачное состояние больше как-то не хотелось. И вы бы поняли, если бы сами в нем побывали.
Раскопав в коробках со старьем на чердаке на даче свои компакт-диски, я обнаружила там маленькую черную книжку с поэзией Кейва "King Ink". Перевод там такой стремный, что прочесть спокойно можно только пару кусочков в прозе ("hard on for love" это не просто "жажду любви", как ни крути), но все равно, листая ее, я подумала, что она повлияла на меня не меньше, чем когда-то "Преступление и Наказание" Достоевского на мрачного австралийского подростка. Все эти истории об Американской гоночной лихорадке, слепых, Саломее и любви, о том, как парень вышибает своей девушке мозги, засунув ей пистолет в рот. Кажется, я только сейчас понимаю, какой же крутой парень (и поэт) Ник Кейв.
,Сначала небольшая предыстория, с которой знакомы исключительно мои хорошие друзья. В феврале 2010 года, когда я ездила в Лондон на London Fashion Week, в один из дней уже ближе к вечеру плелась на показ Pam Hogg в дико убитом состоянии, с фотоаппаратом, который как камень висел на моей шее, и желанием поскорее рухнуть где-нибудь в углу, и неожиданно столкнулась лицом к лицу с Ником Кейвом. Знаете, это чувство, когда твое сердце непонятно куда проваливается. Ник Кейв пришел туда, скорее всего, посмотреть на своего сына. Он был там, среди всей этой модной толпы, как пророк Иона среди обглоданных рыбных хребтов в китовом чреве. Он был из настоящего мрачного мира.
Так вот сегодня мы с Сашей пошли на концерт Ника Кейва. Честно говоря, я обрадовалась, когда увидела, что не одна во всем черном в самый жаркий из всех дней лета. А в каком еще виде идти слушать Ника Кейва? Саша высветлила себе волосы на висках, и это, по-моему, очень классно.
Как и это.
Глядя на Ника Кейва, я думала, что мне хотелось бы постареть, как он. Стать таким же худым реликтом, которым можно только бесконечно восхищаться. Не знаю, как можно быть таким крутым. Он был как огромная кобра, гипнотизирующая столпившихся перед сценой детей. Он спустился в толпу, хватая их за руки своей рукой в перстнях. Это было почти религиозное действо, и все в первых рядах тянули к нему, как к последней в этом мире надежде. Наверное, своим пинком он может распахнуть любую дверь, и удивительно, при всей мрачности своей музыки он живет в Брайтоне и прямо во время песни может наклониться подписать пластинку. Какой-то парень перед нами хлебал коньяк из маленьких бутылочек, а во время No Pussy Blues впал в настоящий транс: хохотал, трясся и что-то выкрикивал. Не думаю, что он был таким уж большим фанатом, скорее тема просто задела его за живое.
Я записала два видео с очень плохим звуком. Просто чтобы никогда не забыть, как же это было. В шоколадках Hersheys слишком много сахара. А вот в красном ламбруско всего как раз столько, сколько нужно.А от чего можно действительно сойти с ума - так это от того, что в полночь все еще светло и жарко.
I saw my old friend Gabriel Down the perimeter ringing the bell I said hello Hey man is there something wrong? Where has everybody gone? I don't know Well I put my hand across my mouth And I went out, moving slow What are you doing he said to me I'm looking for my company He said don't bother no
Next thing you know I took a look Gabe was trying to sell me a book But i got no dough He said check it out it's going cheap Check it out it's going cheap Ok I'll give it a go I read that book every page And then I put it away Said I don't think so
It makes slaves of all of womenkind And corpses of the men And I just don't know And we care a little bit We get scared a little bit And those two cold dead eyes That stare a little a bit And we cry a little bit And we get by a little bit Let your tears All come falling down
...И тогда он понял, что они не прощают ошибок. Их глаза очень красивые и суровые. Они, как фанаты Бодрийяра, переломают тебе руки за твое оскорбление. Они тебя найдут, и тогда живые позавидуют мертвым... Привет. Как дела?
