Мне всегда казалось забавным, как моcквичи ездят сюда пожить и наоброт, и, конечно, их великий обсэшн социальной сети Facebook.
Facebook. Поэзия обновления. Сгорбившись над клавиатурой, подбородок на пальцах правой руки, нога на ногу, свитер пахнет сигаретами вчерашней ночи, самая жалкая поза современности, она сидит и нажимает на F5, иногда метаясь по каким-то другим вкладкам, но всё реже, потому что лазурный сканер глаз перестал отправлять информацию мозгу и тот отключился, впав в состояние сна. Она пялилась в монитор остановившимся взглядом, а монитор нежно продолжал излучать на неё радиацию. На повторе выл Ник Кейв. Она не могла спать. Было мерзко, как от плохих амфетаминов. Только период концентрации прошел, осталось одно нервное возбуждение. Зудит по всей коже. Они постоянно рассказывают о своих желаниях: я бы убила этого, или того, если бы могла. Если бы все ваши желания исполнялись, друзья, в нашем большом городе вообще никого бы не осталось.
О, кто-то написал! Стрелочка мышки метнулась к счетчику сообщений. Ого, кто-то из москвичей...
- Привет.
- Привет.
Её руки обнимают его спину. Вообще, ей нравится обниматься с людьми. Другим людям – не так сильно. Они боятся.
- Ты приехал на поезде?
Бессмысленный разговор, без конца и без начала, который имеет место всегда и никогда не прекращается, даже если вы неожиданно замолчали и так и стоите, молча.
- Да, на поезде.
- Что делать собираешься?
- Да хочу отдохнуть… Я так устал. Не мог спать. А здесь… Всё медленнее.
- Ну да, и кроме как спать, делать особо нечего. А как они там?
- Хорошо. Всё так же...
- Поспишь на матрасе?
- Да, конечно. Очень мило. Спасибо. Я…
Гул машин в воздухе. За окном, когда спишь. Или не спишь. За спиной, когда идешь по Садовому кольцу с расстегнутой курткой, зря источая тепло в вечность. Шуршание приближается – удаляется, приближается – удаляется, работа удивительной формы ушей, её всегда поражала красота ушей, отражение звука, объемный эффект. Красные линии огней.
- Ты хочешь экстази?
- Нет.
Он приехал из Москвы на несколько дней. Все всегда живут друг у друга, пока все фатальные ужасы внутри. Когда фатальные ужасы снаружи, люди перестают разъезжаться. Башни сталинской архитектуры. Их постоянно обсасывают вот такие, как она. Как огромные сияющие леденцы в черноте, символы чего-то прекрасного. Чего-то крутого. Торжественного. Мне просто не хватает пространства. В Москве много пространства. И можно свободно дышать – пока не умрешь от грязного воздуха.
- Ты родился в Москве?
- Да.
- Серьезно? Ты первый аутентичный москвич, которого я вижу!
Он рассмеялся, а она нет.
Скулы. Темные волосы. И глаза какие-то… почти зеленые. Тоскливый тягучий мед – остатки летнего загара, из Киева или с крыши какой-нибудь московской высотки. Какая-то заторможенность. Серый свитер. Худой. Единственный чувак за всю её жизнь, которому действительно идет бейсболка.
- В Москве есть ощущение, что можешь получить всё сразу и прямо сейчас.
- Это ощущение пропадает довольно быстро.
- Я знаю.
Я знаю, потому что оно пропало.
Красота этого мира струится сквозь меня, не пропуская ни одной клеточки, и каждая секунда существования здесь - слишком прекрасна, словно финалочка «Красоты по-американски». Как низкие электронные звуки, которые скребут по воспаленным химией струнам нервов. Пасть щелкает прямо перед твоим лицом – и, почувствовав теплое дыхание, просыпаешься ночью от собственного сердцебиения.
Утром он пил кофе с молоком и – блаженство – лежал в белоснежной ванной. Чего никогда в жизни раньше не делал. Пока на кровати с книжкой валялся этот комок неудовлетворенных желаний. Хочу в Москву. Хочу в Париж. Хочу жить в Стокгольме и ходить в Marie Laveau, это место названо в честь королевы вуду, так жаль, что Новый Орлеан покоцало ураганом, хочу пить воду из-под крана и сок из черники, он вылечит мой сожженным амфетаминами желудок…. Хотя иногда мне кажется, что если бы кто-то оставил амфетамины без присмотра – и я бы тоже полезла за ними, как a-heads в той книжке...
Она ворочалась на шуршащих простынях, пока он мучился от бессонницы, и ей наверняка было обидно, что он её так и не трахнул.
Ведь стоит начать об этом думать – и это кажется невероятно важным!
Она работала, шла в кухню и вытаскивала из холодильника выдохшееся шампанское. Ей было всё равно, наверное, ей казалось, что просто есть такие – они всё время слушают какую-нибудь тихую электронику, инспирированную старым техно. И рисуют. Хотя нет, не рисуют. Они бесконечно переставляют разные части картинки местами.
И он решил, не поговорить ли с ней. Они стали вместе пить выдохшееся шампанское.
- …Один раз я блевала в тачке. Было часов пять утра. Водитель выдал мне пакет. Бумажный. Как в самолете. Мне потом было невероятно стыдно. И главное, что сбивало меня с толку – это огромные синие светящиеся рекламы Hyundai на крышах, потому что в Москве их несколько, и в разных районах, а из окон моей квартиры было видно одну из них…
Облом со старой флэш-программой – не такой уж облом. Представляя песню, которую так и не можешь услышать, ты можешь написать её заново. Полная иллюминация. Сколько еще историй ты можешь рассказать? Вот человек, увязывающий всё в захватывающий нарратив. Пока однажды не столкнется с чем-то, что будет не ввязать ни в какую историю. Наше восприятие заставляет нас делать из всего, что происходит, пока и ты происходишь, историю, но наша возможность – сопротивляться. Что он и делал.
- Знаешь, почему Иисус не ест m&m’s?
- Почему?
- Ему мешают стигматы.
Падение. А она симпатичная. В мягкую пустоту. Красное море крови с алкоголем, прилив-отлив, прилив-отлив. Звезды. Огромные, переполненные светом, готовы рухнуть. Темное небо, цвета как асфальт, благоухание ночи. Фиолетовая поверхность нагретого солнцем, остывающего шоссе. Мягкая пшеница, разрезанная дорогой. Горячий асфальт. Звездные войны. Мопед. Шуршание колес. Резина нагревается от контакта с дорогой. Звезды становятся линиями. Light speed! No light speed?
Кто мы вообще, если не m&m’s в руках Иисуса?
Лама! Тигр съел одного из наших молодых монахов!
Что нам делать?
Вокруг тибетского монастыря величественно восставали горы. Светло-голубое небо так высоко. Камни и покрытые пылью тропинки ведут к воротам во двор монастыря. Бутылочного цвета сумерки в зарослях. Я жду. В тени листвы. Он идет по тропинке. Тихо. Всё глубже и глубже. Рычание. Утробное. Голубые глаза. Прекрасный мех и мощная пасть. Черные полоски. Мгновенный оскал. Рывок и хруст, как хруст стекла. Боль.
Как будто блюешь битым стеклом. И наступила тьма.
- Я постоянно вижу этот сон…Мне интересно, был ли я тигром или монахом?
- Размышляешь, виноват ты или нет? – она выпила достаточно и могла сказать что угодно. - Ты виноват в любом случае.
- Почему?
- Ты виновен, потому что родился.
Она открыла дверь, кинула сумку на пол. Звякнули ключи. Сняла ботинки и носки, и осталась босиком. Стянула свитер и осталась в футболке. Открыла ноутбук и поставила Моррисси. When I Last Spoke To Carol.
Открыла дверь в ванную. Включила свет. И в ужасе отпрянула, зажимая рот рукой.
Какой-то гул, как вой воды, которая сметает всё на своем пути. Она доползла до комнаты и села там на пол. Закрыв рот ладонями, а сердце билось так сильно, что его биение, через пальцы, заставляло весь мир дрожать в её глазах. На сетчатке отпечаталась величественная картина. Пятна крови по всей ванной. Волосы упали на глаза, одна рука лежит на кафеле, по другой в ванну стекает кровь. Футболка. Тощее тело. Голова запрокинулась.
Лама… Одного из наших молодых монахов съел тигр…
Что нам делать?!
Что-то сдавленное рвалось изнутри. Она подошла к двери. Ужас перед мертвым телом не давал двинуться. Может, он еще жив? Шум крови в ушах. Она вдруг потеряла равновесие, тело перестало слушаться, упала и ударилась головой обо что-то. Когда очнулась, всего-то через пять минут, ощутила ноющую боль в голове.
Ну и придурок! Она ужасно разозлилась. С крыши прыгнуть не мог?! Почему здесь?! Ну бляяяяяядь… Ты же ведь только пожить приехал! На выходные! Теперь его тело там… холодное.
Чертов придурок! Надеюсь, он был смертельно болен, и умер бы и так.
Ей захотелось плакать.
Она позвонила в скорую. Может, он все-таки не умер? Она заглянула в ванную и сделал два шага, больше не смогла. И всё? Это всё?
Она подумала, что никогда больше не сможет выбросить это из головы. И всегда будет с нетерпением ждать, когда увидит его снова.
Скорые всегда сомнамбулически катались по району, медленно поворачивали и сияли синими отражателями сирен. Каждый раз, возвращаясь домой, она видела несколько скорых, которые медленно катятся ей навстречу.
Но было бы глупо думать, что все предыдущие 20 лет скорые ездили по району только ради этого, одного-единственного дня.
Комментариев нет:
Отправить комментарий